Активистка Алипат Султанбегова была вынуждена уехать из России после того, как против неё возбудили уголовное дело. Её подозревают в «дискредитации» российской армии. Корреспондент «Протокола» Алёна Лакомкина встретилась с Алипат и поговорила с ней о происходящем в стране, об активизме, о войне и отношении общества к происходящему. Публикуем полную расшифровку этого разговора.
Привет! Расскажи о себе. Кто ты и чем занималась, интересовалась, в чём участвовала?
Всем привет! Я Алипат Султанбегова — гражданская активистка, журналистка SOTAvision. С недавних пор эмигрантка. Такое себе, знаете ли.
Интересно узнать подробнее именно о твоём активизме. Мы знаем, например, что ты координировала наблюдателей на выборах 2021 года.
Да, такое было. Это началось с лета 2021 года, но вообще планировали мы это раньше гораздо, когда ещё существовал штаб Алексея Навального в Краснодаре. Но после признания его организаций экстремистскими и после роспуска штаба, мы думали, чем заниматься. И понимали, что вот выборы — надо продолжать что-то делать и решили организовать своё движение по наблюдению. Думали, как назвать. И так как мы продвигали «Умное голосование», то, конечно, назвали — «Умное наблюдение». Вот такие мы оригинальные. Все идеи придумывали на ходу. То есть, мы не хотели, чтобы это были скучные лекции. Мы придумывали, как это всё сделать. Очень огромный вообще пласт работы сделала Анна Митренко. Эта женщина — любовь моя. Она очень многие годы занималась обучением наблюдателей и у нее колоссальный опыт в этом. И она проводила теоретические лекции. Меня сначала учила, потом мы с ней вместе проводили лекции. Мы подумали, что люди запомнят на практике. Это как в институте, в школах. На практике ты больше запоминаешь. Ну и мы решили сделать помимо лекций тренинги. У нас была своя урна, у нас были бюллетени, все эти агитации, всё, всё, всё. Мы прямо делали и отыгрывали это. И к нам присоединился Виталий Немцев, «Гражданин наблюдатель». Тоже тогда с ним начали вплотную общаться. Он тоже со своим опытом, он очень много лет этим занимается. И мы все объединились, скооперировались и провели достаточно, мне кажется, очень большую работу и с крутым результатом.
У нас действительно были такие тренинги, что мы выключали свет, они не ожидали, когда будет подсчёт. Разговаривали с ними (наблюдателями — прим.ред.), как разговаривают члены комиссии. Потом, после выборов, они, правда, говорили: «Можете в следующий раз жёстче проводить? Потому что они хуже, чем вы говорили». И мы закрыли ТИК Западная полностью по Краснодарскому краю. И если так смотреть по результатам, очень хороший результат показали в плане того, что небольшие отрывы были и позже нарушений было выявлено просто масса. Мы написали много жалоб. В том числе в прокуратуру, в ТИК. По некоторым жалобам, кстати, около 10 членов комиссии мы отстранили, парочка была оштрафована, некоторых отстранили на пару лет от деятельности. Ну, такая маленькая победа. Тогда тоже было задержание, в первый день выборов.
Да, расскажи подробнее о задержании в первый день выборов.
Да, это было, на самом деле, не то чтобы неожиданно. Начинается первый день выборов, это пятница. И сразу начинается просто трэш. Одни пишут, что их не пускают, другие. Я там постоянно на линии, им каждому говорю, что делать, ссылки на закон присылаю. И мне должны были привезти таблетки от головы и поесть. Я спускаюсь, на мне ещё майка «Свободу Навальному». Спустилась, чтобы забрать пакет, и выходят из тачки двое мужчин: «Девушка!». Я сделала вид, что не понимаю, не слышу. Да и они были в штатском, конечно. Меня никогда в форме не останавливали. И тут же машина подъезжает: «Так и так». Я говорю, как и всегда: «На каком основании?». Я отказывалась ехать, он начал меня тащить. Ну, там видео есть. Повезли меня в отдел. И протокол на меня был составлен за распространение экстремистской символики. Я репостнула «Умное голосование». И я говорю: «А причём тут «Умное голосование»?». Они отвечают: «Всё, что связано с Алексеем Навальным…». И потом меня отпускают с протоколом. И я еду быстро, опять же, на линию. И всё. И дальше продолжаем работать.
Накануне был такой тревожный звоночек. У меня отключили мобильный интернет, а такое уже было перед задержанием в апреле, когда митинг Навального был. Когда мне и Мариам Дадашевой приписали организацию митинга. Это же ещё в первый раз в жизни происходит, первое задержание такое серьёзное. И когда уже в сентябре это случилось, я уже тогда подумала: «Так, отключаю телефон и по быстрому домой, там включаю Wi-Fi. Пишу по-быстрому, не ночую дома». Ну мы так перестраховались. А у меня МТС. Я смотрю, в инстаграме очень многие жалуются на МТС, что он целый день не работал. Я подумала, что из-за этого [не было связи]. Но на следующий день убедились в том, что из-за того, что действительно мне отключали мобильный интернет.
Вот тебя отпустили с протоколом, а в декабре того же года уже судили по этой административной статье?
Нет, дело в том, что не было суда. Был вызов в суд, мы приехали, а тут моё дело, оказывается, передали в мировой суд. Мы приехали в мировой суд, они такие: «А зачем нам это дело?» и передали его обратно. И больше меня никто не вызывал в суд. Я только недавно узнала, что у меня 1000 рублей штраф был, который я оплатила. Я не знала, за что. А это, оказывается, за этот протокол. Суд без меня прошёл. Но это уже не первый суд, который без меня проходит. Это очень интересная практика вообще.
Расскажи, какие ещё суды без тебя проходили?
По дискредитации без меня прошёл суд. Я на тот момент сидела сутки. Они по-быстренькому провели суд без меня, оштрафовали меня и всё. Я ничего не знала, никто ничего не знал. А потом заходишь на «Госуслуги», а там 30000 рублей штраф.
После начала войны ты начала активно выражать свою антивоенную позицию. В чём это проявлялось и как отражалось на твоей деятельности?
Первым же делом, это 24 февраля, я записала несколько тик-токов. Потом пришлось скрыть, правда. Но там были тик-токи прямо-таки серьезные, от штабного аккаунта, который я продолжала вести. О том, что «Нет войне!», война — это плохо. Несколько роликов было осуждающих войну, один был разговорного жанра ролик с извинениями перед Украиной и перед украинцами. Но это мне пришлось скрыть, и этого никто не видел из полиции. Но потом ещё, наверное, повлиял тот фактор, что у нас тик-ток больше нельзя было снимать. Я тогда 30 суток войны, можно сказать, пропустила, потому что сначала 20 суток сидела за антивоенный митинг 24 февраля, потом меня на сутки отпускают и задерживают, ещё сажают на 10 суток за [лозунг — прим.ред.] «Мусора — позор России!».
Кстати, я говорила ещё в том году, что если вдруг я покину Россию, первым моим твитом будет «Мусора — позор России!». В общем, я отсидела, получается, 30 суток и выхожу. В шоке. Мне рассказывали о том, что есть какие-то «Z». Мне казалось, что какая-то кучка дебилов в разных городах рисует на стенах эту «Z» и всё. Но когда я увидела, что это на государственном уровне, подумала: «Что? Четвёртый Рейх? Это что вообще? Что это такое? Что за копипаст ужасный?». И я смотрела на это всё в ужасе. Я просто была в ужасе. Я никогда не думала, что моя страна до такого докатится.
Когда наступила война, для меня и, как многие говорят, с кем я разговаривала, это было… Ну, всё, точка невозврата пройдена. Вот, россияне этого не потерпят. Потому что самым главным оплотом доверия и стабильности у путинского электората было всегда: «Зато нет войны». А тут же вот, война. И я была уверена, что люди скажут: «Да иди ты на хрен». Ну, к сожалению, получилось, как получилось. Оказалось, что есть люди, которые это поддерживают.
Я читала Тамару Эйдельман «Как работает пропаганда», Эппле «Неудобное прошлое». И там одна такая вещь, которая очень важная, которую нам стоит понимать. Мы обесценивали пропаганду. Мы смеялись над ней, думали: «Блин, да как в это можно поверить? Да что за бред? Кто будет всерьёз слушать Соловьёва помешанного? Ну как?». Но, как оказалось, все эти годы наши родители, наши близкие потребляли это и их мозг отравлен пропагандой очень сильно. И они стали в это верить. Это как пятиминутки ненависти в «1984», но только тут гораздо больше, чем пять минут. Представьте: ты начинаешь день с телевизора, заканчиваешь день с телевизором. А когда тебе ещё говорят о том, что это не ты виноват, что ты бедный, а злые американцы, украинцы, кто угодно виноват, но не ты. А вот «нам чуть-чуть надо подтянуться, надо затянуть пояса потуже и всё. Вот мы такой народ, который всегда всё терпел и всегда побеждал, и всё выстоит, несмотря на эту зависть». Это как снятие ответственности. С них сняли полностью ответственность. Это не вы виноваты, что вы бедные, это все другие виноваты вокруг. И поэтому людям легче было поверить. Это же как в психотерапии. Ведь легче, когда говорят, что не ты виноват в своих проблемах. Это же удобно очень. Так и тут.
Вот ты увидела «Z». Что дальше?
Когда я увидела Z, как и у многих, у меня было дикое разочарование, дикая боль. Просто было очень страшно. Потом были новости о Буче, Изюме, Гостомеле. Я посмотрела, и думаю: «Ну, как? Ну, как вы это можете поддерживать?». Я практически каждый день плакала. То есть, я работаю с людьми, и я держала весь день всё это в себе. Ночью приходила в истерике, в выходные проводила время с телефоном в истерике. У меня было сначала «посыпание головы пеплом», что это мы во всём виноваты. Очень помогало, что были люди, которые поддерживали и говорили о том, что «это ты что-ли, оказывается, отправила армию в Украину? Или это ты на кнопки нажимаешь, когда там ракеты летают?».
Вот не то, чтобы это прям сразу отпускало, но начинала уже думать по-другому. Потом психотерапия, конечно же, очень помогла. Без этого, я понимала, что сойду с ума. И, как я сказала своему психотерапевту: «Разве может человек, который сам не здоров, спасти общество, сделать здоровым?». Потом, когда импульсивность чуть-чуть уступила разуму, я стала понимать, что сила в пропаганде, которая была.
Если мы будем клеймить, говорить «тупые ватники», «тупые Z-ники», мы ничего не достигнем, мы не убедим их в том, что они не правы. Нужно осознавать, что, да, к сожалению, это делает наша страна. Я этого не хотела. Я этого не хочу до сих пор. Но это делает наша страна. Я это понимаю. И я бы хотела как можно скорее, чтобы это всё закончилось. Наверное, каждому, кто против войны, самое тяжёлое было, что это твоя страна напала, что не тебе приходится защищаться, а твоя страна напала. А выставляют это так, как будто защищают родину. А зачем вы, блин, в другую страну попёрлись защищать родину?
И когда ты начинаешь больше читать, когда ты начинаешь больше анализировать, я поняла, что я не хочу занимать вот эту позицию всеобщего обвинения. Очень много, кстати, в твиттере людей набирали аудиторию за счёт этого, что, вот, все русские плохие, тема «белого пальто». Мне не хотелось такого, потому что это какая-то жёсткая крайность. И я думаю: «Блин, если я соглашусь с утверждением, что в России абсолютное большинство “за”, значит я соглашусь с тем, что и я “за”, и мои друзья “за”, и моя сестра “за”». А я знаю, что нет. Я слышу, как люди разговаривают между собой, я общаюсь с людьми. И тогда я поняла, что эту позицию занимать не хочу, мне это не близко. Я поняла, что это враньё, и мне бы это было не очень приятно делать. И поэтому я стала больше анализировать, стала продвигать тему, что пропаганда сделала своё дело. Раньше родители наши говорили «мы упустили своих детей», а теперь мы можем сказать о том, что мы упустили своих родителей. Я вообще просто белой завистью завидую, когда слышу о том, что дети с родителями одних взглядов нормальных, пацифистских, и прямо очень сильно завидую. И кто-то упустил своих родителей, у кого-то случился такой серьёзный разрыв связей. И поэтому я стала говорить о том, что нет этого большинства «за».
Но как человек может сказать, что он против? Он боится, это нормально — бояться. Это нормально. Если у нас за цветы теперь уголовные дела заводят… Помню, как на Красной площади молодой человек в жёлто-синих кроссовках прошёл, а ему протокол по дискредитации. Он даже в пикет не вышел. Или, вот, доносы, которые пишут за любую «показалось». И абсолютно нормально боятся. Но это не значит, что этот человек поддерживает войну. Абсолютно не значит. Ему страшно. Это нормально. Я не говорю, что в России большинство «против». Я просто знаю, что тех, кто «за» и тех, кто «против», примерно одинаковый процент. Просто те, кто «за», кричат громче, им ничего не будет за это. Если они будут в майках с «Z» — всё нормально, а если я или какая-нибудь другая девочка, или другой молодой человек, выйдем [с плакатом] «Я за мир», то что нам будет, мы все знаем.
Есть часть неопределившихся, есть другая часть, которая старается об этом не думать, потому что это тоже снятие ответственности. Страшно об этом думать. Страшно: «Что будет дальше? Я лучше останусь, как и был, вне политики». Хотя это вообще настолько неуместно.
И есть часть, очень большая, людей, которая просто думает, как прокормить себя. У нас, к сожалению, наше общество, наш народ очень сильно загнали в такие условия, когда самые примитивные вещи ему близки: «Как поесть?», «Где поспать?» и «На что жить?». Всё. Они не думают о чём-то ещё. Потому что у людей зарплата 18000-20000. А коммуналка у нас плюс пять. И всё. И как и на что жить? К сожалению, существовать, а не жить. Сейчас жить в нашей стране не все могут себе позволить. Люди работают на нескольких работах… Я ни в коем случае не оправдываю это, в плане того, что всего бы этого не было, если бы люди ходили на выборы, ходили на митинги. Да ничего бы этого не было, возможно. Либо мы минимизировали это, либо оттянули бы как-то.
Много ли было актов преследования со стороны правоохранительных органов?
Нет. Последний раз меня сажали в прошлом году после твита «Мусора — позор России». А так у меня очень долго не было никаких задержаний. 25 февраля было предпоследнее задержание за акцию с цветами и в мае за сториз с рисунком Маши Москалёвой «Я против войны». Такого прям жёсткого-жёсткого преследования не было. Хотя, мне все говорили: «Ты так пишешь… Ты не боишься? У тебя там уже столько протоколов». Я говорю: «Ну, вы же видите, что я пишу прямо по краю». То есть я не называю войну войной, но понятно о чём я говорю. Очень сложно, конечно, было лавировать. Самыми тяжёлыми были первые месяцы. Меня эта самоцензура так раздражала. Я должна себя сдерживать, чтобы что-то сказать.
Нет, я не публиковала там что-то, что происходило в Украине, дабы не пришили сразу «фейки». Но то, что какие-то законы принимались, я это высмеивала или как-то по-другому об этом писала. Просто я не хотела дать им (представителям власти — прим.ред.) повод думать о том, что они меня заткнули. У меня это обострённое чувство справедливости с детства. Когда меня пытаются заткнуть, или говорят о том, что «Алипат, вот это правда», а это неправда. Я что, я не вижу, что ли? Поэтому решила продолжать, иначе мы так скоро перестанем что-либо вообще делать.
Расскажи подробнее о возложении цветов.
Их больше даже не то что цветы возмутили, сколько сине-жёлтые ленты и таблички. Особенно возмутило: «Прости нас, Украина». Полковник Локтев орал, разрывался так: «У кого ты просишь прощения? Почему ты за меня просишь прощения?». На что я говорю: «Вы на меня орать будете? Мы с вами в таком тоне разговаривать не будем». А там ещё такие все амбалы стоят: «А чё ты думала? Что я с хлебом-солью тебя буду встречать или, может, с украинским салом?». И дальше по-классике: «Что ты не уедешь, если тебе так тут не нравится?». И от этого ещё такой осадок. Думаешь: «Вы такой бред просто несёте». Серьёзно? Что, больше некого задерживать? Цветы — это преступление, сториз — преступление, твит — преступление, аватарка «Нет войне!» — преступление.
Когда, по-твоему мнению, тебя начали преследовать именно по уголовному делу? Какие-то предпосылки были?
Меня задержали в феврале, а в марте уже проходит больше года с первой «дискредитации». Они пытались лепить вот это вот всё, чтобы у меня была повторная «дискредитация». И мы все были не то с ожиданием, не то с подозрением, что такое может случиться. Но, конечно, надеялись на лучшее. Мне говорили: «Алипат, уезжай. Езжай в Сочи, покупай билет». Очень сложно было натягивать (дело — прим.ред.), не пойми что приписать. Если повторная «дискредитация», то сразу бы протокол выписали. А тут они тянули-тянули. Получается, 19 марта прошлого года у меня был суд по «дискредитации», вступил он в силу в двадцатых числах. На опрос меня позвали тоже в этих числах. То есть, проходит уже больше года, и мы немного выдохнули.
Вот на тебя завели дело о повторной «дискредитации». Как и когда ты узнала, что на тебя его завели?
Пару дней назад. Если быть точнее, выписали постановление. 21 апреля следователь Маргарита Пушкарёва выписывает постановление, чтобы на меня возбудили уголовное дело. Проходит почти месяц, 18 мая я получаю это письмо. Алексей Аванесян звонит ей, пишет ей, а она игнорирует. Мы не знаем заведено ли дело, мы ничего не понимаем. Но все адвокаты, включая его, сошлись в одном: «Тебе намекают уезжать. У тебя мало времени». Когда я ехала, мы все боялись, в розыске я или нет. Был немножко такой адреналин.
Ты по совету адвокатов решила сразу покинуть страну или долго обдумывала?
У меня вообще не было времени на раздумья. Я понимала, что очень не хочу этого делать, не хочу уезжать. Я всегда об этом писала, и до сих пор меня гложет то, что уехала. На это повлияло то, что я ещё общаюсь с семьей политзека Сани Новокубанск. Вот, кстати, об этом деле. Я хочу, чтобы журналисты на него обратили внимание.
Александра Ноздринова, блогера, судят абсолютно по надуманному делу. На него сфабриковали дело за какую-то публикацию. Никто не видел эту публикацию. Его судят по фейкам. У него уже 34 заседание. Знаете, что у них в вещдоках? Видео с YouTube другого блогера. И они смотрят это по несколько часов. А судья ещё, вот эта Аладьева, она назначает суды, там, в 16:00, а в 17:00 закрывается суд. Ну, то есть вот так вот поиздеваться. Также в дни, когда адвокаты не могут. И туда-сюда Сашу возят. Его запрещают снимать в перерывах. Меня там выталкивали приставы. Надо на это дело обратить внимание, я считаю. Потому что, самое главное, это политзек. Который в нашем крае, в Краснодарском крае. Я считала своей обязанностью об этом говорить, потому что мы с ним живём в одном крае. Потому что я посмотрела его ролики, я видела, что это человек, который просто требует, чтобы соблюдался закон. И он очень многим помогал. Я считаю, это очень несправедливо, что к нему не приходят на суды.
У него жену отстранили от судов, она была общественным защитником, Катя. То есть, такого рода моральное давление, что она не присутствует на судах. Эта женщина, которой я восхищаюсь. Настоящая жена декабриста, которая полностью посвятила себя помощи Саше. Очень сложно семье. Очень сложно. И там 600 000 рублей только адвокатам надо выдать. Общаясь с Катей и посмотрев на то, как сложно, на самом деле, семьям политиков, как сложно им помогать… Но в плане того, что передачки, адвокаты….
Это всё очень сложно, это может затянуться на долгие годы. Не буду там кичиться, что мне не страшно сесть. Я была в спецприемниках, вроде бы выстояла. Я не знаю, как в СИЗО и вряд ли теперь узнаю, к счастью. Я не хотела быть, так скажем, обузой для своих друзей, которые будут думать постоянно о том, как мне передать передачку и как найти денег на адвоката.
А я знаю, что у меня друзья такие, которые будут об этом думать. И когда я об этом написала в твиттере, когда я попросила прощения за свой отъезд, а мне очень сложно было уезжать, я получила такое колоссальное количество поддержки. Я разгребала несколько часов сообщения. Мне приходили в твиттере реплаем, в личные сообщения, в инстаграм, в телеграм мне стучались, начали писать. Все пишут с поддержкой, что готовы помочь или потом выставить счёт, куда мне отправить помощь, или «Алипат, мы рады, что ты на свободе. Мы всё время думали о тебе, что ты вдруг сядешь в тюрьму. Мы так беспокоились». И я читала, я плакала. Хотя мне на самом деле очень сложно принимать какую-то благодарность за мою деятельность, когда мне говорят, что восхищаются.
Блин, мы докатились до того, что говорить правду — это подвиг. Что быть против войны, против убийств — это стало подвигом. И мне от этого грустно. Мне неловко от того, когда мне пишут, что они восхищаются или благодарят меня. Хотя я сама всегда писала, что самые главные люди в стране для меня — это политзеки, активисты, которые остаются и продолжают быть против войны, адвокаты с правозащитниками и журналисты независимые. Это цвет нашей нации. Это люди, которыми мы должны гордиться и должны их благодарить. Мне было стыдно перед политзеками, что я уезжаю, что я оставляю их. Мне до сих пор очень сложно написать Яшину. Последнее мое письмо было, когда я ему писала, он мне писал, что обо мне переживает. Я ему говорю: «Спасибо за это, но только не пиши, что мне надо уехать». Теперь мне придётся писать: «Илья, я уехала».
Почему ты решила уехать именно в Армению?
Потому что я очень безответственная девочка, которая не сделала себе загранпаспорт. Никогда так не делайте, дети, если вы занимаетесь активизмом в России. Мне писали: «Как ты не сделала загран, несмотря на то, чем ты занимаешься?». На самом деле, я вам так скажу, я собиралась делать загран на следующей неделе. Сделала на прошлой неделе прививку своим котам, паспорта им новые, потому что старые потеряла. Я собиралась сделать загран не для того, чтобы уехать, а чтобы на всякий случай, вот такой, который случился, он у меня был. И поэтому у меня выбор был небольшой, с Казахстаном сейчас сложнее. Тем более были случаи, когда то ли не впускали, то ли наоборот, выдавали.
Какие у тебя планы на будущее?
Я не знаю, правда не знаю, какие у меня планы на будущее. Но, самое главное сейчас — это документы делать, работу искать. Скорее всего это будет общепит первое время, потому что лучше всего я умею либо писать на острые темы, либо разносить еду и улыбаться. Вот. У меня большой опыт работы в общепите. Последняя работа у меня была там, и сейчас это будет одним из оптимальных решений своих финансовых вопросов.
Планируешь ли ты продолжать свою журналистскую и активистскую деятельность?
Конечно, конечно. Я на самом деле хочу выжать максимальное КПД от этого, потому что это очень важно. Я не хочу, чтобы люди в погонах думали, что они могут расслабиться. Я знаю, какой беспредел творится в Краснодарском крае. Я очень люблю Кубань. Пусть это не моё родное место, но я живу на Кубани, в Краснодаре. Я очень люблю Краснодар. Как житель региона с 2014 года я знаю, что он может быть гораздо лучше. Причём, несмотря на то, сколько денег уходит на войну, у нас ещё до сих пор есть все возможности сделать из этой страны хорошую страну, красивую, благоустроенную. Поэтому я буду продолжать этим заниматься.
Вот у нас в Краснодарском крае есть «Антивоенный комитет Кубани. С самого начала войны комитет ведёт очень активную антивоенную агитацию. Больше 30 000 листовок за полтора года были распечатаны, развешаны. Да, они срываются, конечно, быстро. Надписи закрашиваются не так быстро, которые тоже были. Баннеры попортили с «Z»-ками. А чего они существуют? Существуют, чтобы им пришел ответ. Вот им и приходит ответ. И все люди присоединяются к комитету, потому что… Знаешь, даже я когда иду по городу и где-то вижу антивоенную листовку, даже я тогда улыбаюсь, меня греет это. И мне многие пишут, что это так и есть. Я в разных пабликах читала комментарии, многие пишут, что когда видят антивоенную листовку или «Нет войне!», это греет. Это правда греет, потому что человек понимает, что он не один, а он действительно не один.
И у нас по краю большое количество задержаний и протоколов. На третьем или на втором месте Краснодарский край по задержаниям по антивоенной теме. И поэтому говорить о том, что большинство «за»… Нет. И потом, вот есть «Антивоенный комитет Кубани», я знаю что есть антивоенные движения в других городах. Да, они не могут себя зарегистрировать, но они продолжают делать, они продолжают высказываться. И это вот просто смелейшие люди нашей страны. Это такой респект. Кто-то из журналистов сказал, что это вот как представить, как в гитлеровской Германии нацисты антифашистов давили.
Кстати, попалась статья про Орлова из «Мемориала», когда он выходил и клеил антивоенные листовки во время афганской войны. Он просто шёл и клеил их. Да, может быть, листовка не остановит войну. И вряд ли листовка остановит. Но кого-то она заставит задуматься. Кого-то она заставит перейти по QR-коду, почитать что-то, кто-то просто улыбнется и согреется, поймёт, что он не сошёл с ума, и что в этом городе есть люди таких же взглядов, как и он. Поэтому это очень важно говорить, это очень важно освещать.
Я вчера на «Дожде» попросила чуть больше времени в конце. Я сказала о том, что в России очень много активистов и очень много людей, которые «против», и возьму на себя какую-то такую маленькую ответственность. И я буду продолжать об этом говорить, потому что очень мало этому уделяется внимания со стороны наших политиков, даже оппозиционных. Да, они говорят, но не все, кто-то боится замарать своё белое пальто, как говорится. И я хочу говорить об этом. Я считаю, что это важно и это важно и для них, и для нас всех.
И напоследок. Хочешь ли ты что-то пожелать кому-то, что-то сказать от себя?
Каждый из них должен получить за свои деяния. А так я бы не хотела время тратить, чтобы им приветы передавать. Они свои приветы получат. Вот. Я бы хотела обратиться ко всем тем, кто уехал: продолжайте поддерживать тех, кто остался. А тем, кто остался: вы здесь, в моём сердце, вы мои герои. Те кто остался адекватных взглядов — это самые смелые люди и я ими восхищаюсь. Я их благодарю, что они продолжают так думать.
Многие мне пишут о том, что «мы не так смелы как ты и не можем об этом говорить». А я говорю: «Уже то, что вы понимаете, что это ненормально, и то, что вы против, уже это важно. Уже то, что вы об этом говорите с кем-то и пытаетесь кого-то переубедить, кому-то что-то рассказать, кто заблудился, уже это важно». И поэтому всем-всем-всем спасибо, всех люблю. Своих твиттерских очень люблю. Россия обязательно будет свободной и мира Украине!