«Протокол» публикует третью часть интервью с Борисом Волохом. ГКЧП, смена красного флага на триколор, Путин, Олега Калугина объявили предателем — обо всём этом в последней части интервью. В первой части речь шла о перестройке, советском быте и осознании неэффективности советской экономической системы. Во второй части интервью Борис Павлович рассказал о самом конце перестройки. 1989-90 годы: антивоенный бунт в Краснодаре, съезды народных депутатов и избирательная кампания генерала КГБ Олега Калугина, прославившегося разоблачениями.
«Вы знаете, Вас прослушивают. Давайте не общаться потом»
Он победил, Калугин. Стал депутатом. Стали заваливать нас просьбами. От того начиная, что у кого-то сосед лампочку, паразит, выкручивает в подъезде и кончая серьёзными, чисто экономическими. Ему дали штаб сначала на Гимназической прямо напротив крайисполкома, сейчас администрация там. А ему положено было две штатных должности: секретарь и юрист. Нашли из прокуратуры, толковый мужик — Огурцов. К ним масса, вал поступает жалоб разного уровня. Появляется новый класс предпринимателей — фермеры.
Помню, ездили мы в Тимашевск. Там говорят фермеры: «Вы знаете, меня давят. Помогите».
Кроме того были помощники. Никаких там зарплат. Просто проезд бесплатный: надо в Тимашёвку, я показываю удостоверение. А его то в Москву на эти съезды вызывают, то туда.
Я эти все жалобы там рассматриваю, вожу папки в Москву. Прям показываю. Прям я на квартиру к нему приходил. И вдруг в один из приёмных дней там толпа была вообще. Парень молодой. Вот твоих лет, может постарше. Говорит:
— Я хочу на приём. У меня личная беседа.
А Ира Пономарёва секретарём была. Она говорила: «Каждого, кто на прим, спрашивай с чем идёт, зачем».
Я спрашиваю:
— А вы кто?
— Я Волох.
— Позвольте, я — Волох!
— Нет, я — Волох! Сергей Юрьевич.
Он показал удостоверение красное, КГБ. Я говорю:
— А кем вы работаете в КГБ?
— Я окончил технический радио институт. Наше дело — прослушки, наше дело — техника. Связь. Я не оперативный работник.
— Хорошо.
— У меня есть недовольство своим командованием, я хочу к нему попасть.
Я его записал, он пошёл. О чём они беседовали, не знаю. Изнутри что-то доставали, данные какие-то. Он активным не был. Сейчас он где-то на телевидении. Вот такие бывают странные пересечения судеб. Он явно был недоволен тем порядком, который тогда был.
15 лет строгого. «Выдал кого-то», но он фактически никого не выдавал, как другие. Достаточно умный. Однажды, по домашнему телефону, ну, это где-то в середине 90-х, уже много лет спустя, звонок. Он звонит. Мой-то телефон он знал. У него остались очень хорошие обо мне впечатления, потому что он видел, что я немножко выделялся. Понимаешь, вот эта социальная принадлежность «Рабочий». Он говорит: «Как живёте?», я говорю: «Хорошо. Знаете..»
А потом он сказал: «Вы знаете, Вас прослушивают. Давайте не общаться потом», я говорю: «Я догадываюсь, но не знаю». Дело в том, что есть статья УК за связь с врагами народа. Ну, я ничего, абсолютно, не делаю, не думаю. Вот, я с ним просто дружу, уже мне могут статью повесить. И связь прекратилась.
«Сорвал красный флаг с крайкома партии и повесил триколор»
Столько идей, столько кипения было, народ бурлил, понимаешь? Потом все поняли, что у всех разные мировоззрения, но вот объединяющая идея. Она была выражена в фразе: «Так жить нельзя!». Всё убожество, давка за водкой, синие куры. Сейчас уже забыли, что тогда, чтобы помянуть, надо было брать справку, чтоб водки купить две бутылки. Это всё забыли.
И вот тогда была объединительная идея: «Долой 6-ю статью Конституции!». Всё. Поэтому и получилось, что когда путч возник, почти без крови империя рассыпалась как гнилой пень под сапогом грибника. Три парня погибли в Москве, в эпицентре.
Многие… Тамара Бучнева, я её называю крёстной мамой моей политизации, она меня пригласила в дворец культуры ХБК на клуб Данилова. Она говорила: «Приди, послушай, очень интересно. Что первично: власть или общество?». Вот такого рода вопросы общие были. И она первая же пришла утром рано 19 августа 91-го года на ступени у администрации, где сейчас конь с яйцами стоит, знаешь? Знаешь. Это потом его поставили, тогда его не было. Пришла с протестом против путча.
Какой был протест? Мы требуем отмежеваться, осудить путчистов, от власти от этой. Потом делегация, я не ходил, Галина Тереза ходила, прямо на приём в КГБ, в серое здание ходили, их выслушали, ничего, не арестовали. Мы, говорит, требуем не подчиняться этим. Ну, их и не арестовали, но и ничего их не послушали. Я тогда не ходил, я где-то там митинговал. Сколько было тогда таких странных вещей, кто-то неизвестный, вот как раз в августе 1991 года, уже когда они кажется рухнули, кто-то из парней полез на крышу здания администрации, флаг стянул, в Тбилисской станице, это возле Кропоткина на восток. Юра Семашко, наш ДПРовец, однопартиец. Хоть он и бухал, но он был нормальный человек, тоже полез, сорвал красный флаг с крайкома партии и повесил триколор. Это было страшно запретно, триколор, ты что, государственный флаг. Его посадили, что-то дней на пять, он успел просидеть, потом ГКЧП, его выпустили. Смотрю, уже все вооружились флагами, даже последняя собака, а тогда этот флаг был вызовом официальной власти.
«Вот ты двух депутатов сделал, и одному дали 15 лет строгого и он сбежал в Америку, а другой посидел»
Хлынула та литература, которая была раньше запрещена. Стали печатать то, что раньше было «самиздатом» или «тамиздатом». Мне вполне хватало того, какие были тогда «Известия», какая была тогда «Комсомолка», вот того хватало. «Архипелаг ГУЛАГ» издали, в «Новом мире» стали печатать то, что только в Париже раньше печатали.
Это была волна, первая волна энтузиазма. Начались трудности обязательные, экономические, очень серьёзные. Потом эта приватизация. Идея хорошая, а вот как её выполнили… Ведь какая идея была? Чтобы сделать класс частных собственников, чтобы сделать частную собственность даже не институтом, её нельзя институтом назвать. Чтобы сделать абсолютно сакральным, неприкосновенным. Неважно много или мало. У Марьи Ивановны четыре сотки и четыре лопаты, но они святые, а у Фридмана четыре миллиарда долларов. С точки зрения права они абсолютно одинаковые. Государство должно силы свои сосредоточить на защите Марьи Ивановны, потому что этот Фридман может частную охранную фирму нанять, а она не может.
Я удивляюсь когда вдруг профессор Несневич сидит, его спрашивают, почему реформы гайдаровские провалились? Он прямо говорит: они понимали точно также как Бухарин, что срочно надо переводить экономику с рельсов планово-распределительной экономики на рельсы рыночной, конкурентной, а это без частной собственности нельзя, и они вынуждены были продвинуть варианты приватизации, три варианта было. Как экономисты они понимали, что делать это необходимо, но они были по убеждениям марксисты, самые настоящие марксисты, поэтому они думали: «Вот, мы сейчас раздадим ваучеры, люди получат собственность». Это абсурд. Я ваучер сдал, мне дали девять акций, а земля на которой стоит завод, она не принадлежит заводу. Так и получилось.
Вот что сейчас происходит с фарфоро-фаянсовым заводом? Он там исстари был, изначально, но каким-то образом земля стала принадлежать СБСу. И им сказали: платите то ли пять миллионов в год, то ли в месяц. Ну бешеные деньги, за аренду земли. И это была принципиальная ошибка, надо было приватизировать то, на чём он стоит. В колхозах там по-другому, там нельзя, там земля она и есть земля. А здесь, как получилось, на сенном рынке были частные магазинчики, ларьки.
Ну а потом был Самойленко, первый мэр Краснодара, и он им повышать стал арендную плату за землю. Один год, второй год. Уже невозможно. Они говорят:
— Что вы делаете?
— А я владелец земли. Как хочу, так и поднимаю плату эту. Хотите — убирайте, земля-то моя.
Надо было приватизировать собственность, недвижимость, вместе с землёй. Вот мы квартиры приватизировали, но что толку. Ну эту землю уже нельзя отнять, это было бы уже через чур. Самое смешное на КСК, моя кадровая ткачиха, у неё 55 голосующих акций. Ну казалось бы они должны иметь какую-то стоимость рыночную, пусть рубль. Нет! Всех лишили, у нас начались собрания, а контрольный пакет акций был у трёх человек: директор, секретарь парткома, начальник ещё.
Собрание в Елизаветинской, где-то в школе, а там уже такой контингент, по 50, по 60 лет бабки, никто туда не поехал. А у кого больше, одна акция — это 1 голос, вот он поднимает пакет акций, 51%, любое решение проведёт. Всё что там было, там очень много тканей было не проданных, называется незавершенка, мотки ткани, пряжи шерстяной, всё — во, фига. То есть они в глазах простолюдинов, в простонародье скомпрометировали себя. Задумка хорошая, а реализация «гладко было на бумаге, да забыли про овраги».
Сознание, понимаешь? Сознание. Это такая буча была, как эти переходили… Ну кому-то повезло в этом деле, но это чисто случайно. Володя Найдёнов, наш термист на ТВЧ, одно время по полгода не платили зарплаты, в то время появился уже набивший оскомину анекдот: «Они ходят, мы не платим, а они ходят и ходят. Что делать? А вы сделайте вход платным, чтобы деньги они деньги платили». Под зарплату давали акции, и Вова Найдёнов брал эти акции. Хоть лучше, чем ничего. У него накопился большой пакет. Ну потом этот завод несколько раз переходил из рук в руки, сейчас две трубы только торчат. Там в отличие от КСК и ХБК нельзя ничего строить, там четыре метра железобетонные промышленные каналы залитые мазутом, там чтобы это надо взрывать. Там трудно что-то сделать другое. На ХБК там проще. И у него накопился большой пакет акций под зарплату. И вдруг какому-то собственнику попало. Ну короче говоря он жигули взял новые, ну хоть что-то.
Я вам расскажу про Лёню Бурлакова с акциями историю. Не то, что как сказал Чубайс, что акция будет белой волги стоить или ваучер. А Лёня Бурлаков не стал брать на свои ваучеры акции родного завода, а взял «Юганскнефтегаз». Тогда не было никакого Ходорковского. Ну он думает: «О, нефть — это хорошо». И взял. В одно из прекрасных утр просыпается в 6 часов, новости идут и там говорят: «Акции „Юганскнефтегаза“ подскочили в три раза». Ну не сразу, а через какое-то время. Опаньки, он в выигрыше.
Второй был у нас рабочий Гена Поляков, шлифовщик. И когда подписывались на акции, там сколько хочешь, я могу подписаться на одну, на две, сколько денег у меня будет. И вдруг он и начальник отдела штамповочного вдруг подписывают на 5%, это очень много. У Пятыгина спрашивают: «Где ты деньги взял?». Впрямую, по-рабочему. А он говорит: «Бутылки сдавал! Надо было сдавать», отшутился. А Гене я говорю: «Гена, я не спрашиваю где ты деньги взял, как это так получилось, ты у всех родственников забрал ваучеры?». Он говорит: «Мне подсунули, кому-то надо было деньги спасти, отмыть». А он торговал инструментом, он сделает фуговочные ножи на рейсмусовый станок, и на сенном приторговывал. Но это между нами. Но тот кто владеет 5% акций, он автоматически становится членом совета директоров. А у меня было девять акций, уже будучи пенсионером, но права имел.
Потом меня вдруг встречает держатель реестра на заводе, и говорит:
— Слушай, ты должен или продать акции или докупить.
— А почему? Я не хочу. Какое ваше дело?
— А мы, — говорит, — их деноминировали. Мы в десять раз их укрупнили, у тебя сейчас не девять, а 0,9. А дробного не должно быть, должна быть одна акция, или сто, или тысячу, а у тебя 0,9. Выбирай.
Ну я посчитал, а она тогда 30 рублей стоила. Говорю:
— Хорошо, я тогда на вас в суд подам.
— Ну подавай, — говорит.
Иду к Гене Полякову, как к товарищу, но он член совета директоров. Я говорю:
— Гена, стоит судиться?
— Не вздумай. Вот ты сейчас ходишь на завод, вот ходи, если не хочешь потерять деньги, нервы. Это на четырёх тузах… Закон такой приняли, что если консолидируется пакет акций, значит всё.
— Да горите вы эти по 30 рублей 9 акций, ну вас.
Ну много чего было интересного. Меня что возмутило, когда Кочанов стал депутатом, он приехал сюда, у него квартира на комсомольском была. Приехал сюда как-то, встретил меня, и говорит:
— Куда тебя устроить?
— Олег, да ты что! Я за идею боролся. Нахрен! Я высококвалифицированный, хорошо зарабатывающий рабочий, нахрен вы нужны? Ты что, ты меня с кем-то путаешь.
И представляешь, потом его посадили. За что? Ну, какой-то венчурный бизнес. Что-то там тёмное дело. Потом его выпустили, отсидел, но уже карьера поломалась. А супруга моя ехидно так говорит мне: «Вот ты двух депутатов сделал, и одному дали 15 лет строгого и он сбежал в Америку, а другой посидел. Вот ты какой плохой». В истории Кочанова я очень большую роль сыграл, и в истории Калугина. Я говорю: «Ну что ж поделаешь, у нас такая страна если кто-то будет сильно выступать с правдой или убьют как Немцова, или просто засадят тебя, найдут за что, Господи».
«Отнёсся к Путину нормально»
Тогда, в тот момент, отнёсся к Путину нормально. Более того, наша же партия-то, вместе… и Явлинский поддержал, и наша партия. У нас был лозунг: «Путина в президенты! Кириенко в премьеры». Это официальный партийный лозунг. Тогда партия была ещё не СПС, она была ДВР. Потом объединились мелкие партийки Хакамады, Кириенко… 8 партиек объединились и образовали партию, кажется, в мае в 2000 года, «СПС». Ну вот, я, как добросовестный член партии, читаю программу. Ты представляешь? На 7-ом месте стоит право частной собственности.
Есть гражданские права, есть права естественные. Их всего три: жизнь, свобода и собственность. Почему они естественные? Их никто не дал: ни король, ни император, ни политбюро, ни царь. По факту рождения. Человек рождается — он уже свободный человек. Всё. И он может владеть плодами своего труда. А есть права гражданские: их можно дать и можно взять. Во время войны урезают права. И эта путаница происходит, понимаешь? Очень даже серьёзные люди путают, а это очень важно. Это базовое. Оно не отчуждаемо, ни при каких обстоятельствах.
«Коммунисты, на самом деле, никуда не ушли»
Сейчас идёт возрождение даже не советского. Советское ещё было… какие-то были, пусть глупые, нормы, правила, можно пойти в партком, куда-то жаловаться. Сейчас нет. Сейчас полный беспредел. Процесс нельзя разделять. Это называется «инволюцией». Как мне в бригаде электрик говорил: «Слушай, что такое? Выпью на двоих. А то уже желудок болит, раньше я как вдал…». Я говорю: «Так это один процесс, это начиналось тогда, а сейчас тебе уже хуже».
Каждый год его посылают в санаторий кишки лечить, потому что пил много. Так и здесь. Дело в том, что путинский режим детерминирован всем предыдущим советским строем. Ведь, коммунисты, на самом деле, никуда не ушли. Они шкурные. Просто увидели, что можно… Разваливается экономика. И можно на этом директорский корпус… Не все, конечно, но большая часть стали собственниками. Ну как собственники, а не как капиталисты. Они — ноль, как я — программист.
Казалось бы, тебе дали в руки завод. Ну бери и делай конкурентоспособную продукцию. Что интересно, уже завод когда стали демонтировать, ко мне подходит инженер-химик, очень хорошая, она с центальной заводской лаборатории была, и говорит: «Борь, возьми градусники все ртутные, термометры.» Я говорю: » Какие градусники?«, — «Да любые градусники». Мы мерим приходящие нефтепродукты, ртутные. От +450 до −50. Так я говорю:
— Пойдите их сдайте.
— Есть, — говорит, — фирма, которая утилизирует ртутные приборы. Но нам выставили счёт 400 тысяч. Забери.
— А как я их буду вывозить? Ну, я могу подмышку.
— А мы тебе дадим пропуск.
Она даёт с красной полосой по диагонали пропуск, я их аккуратно завязываю в тряпки, на багажник велосипеда, и увожу. Выезжаю за проходной, два мужичка:
— Ты тут работаешь?
— Да работал, но тут уже почти никто не работает. Уже режут оборудование.
— Слушай, у тебя нет цепей? Вот этих, комбайнов.
— Да кому они нужны?
— Так мы, — говорят,- комбайнёры с села. Ваши сейчас нас снабжают китайскими. Такое говно, рвутся. Ваши цепи были хоть хорошие. Я не боялся, что в летнюю июльскую жару, когда ставили на комбайн, порвётся цепь, а эти рвутся тут же.
— Если б я знал.
А они просто в проходах в этих на поддонах лежали, вот такие штабеля, мотки по 10 или 6 метров, колбаски такие завёрнутые. Их никто даже не воровал, понимаешь? Ну зачем эта цепь? Если кто знал… да их даже бы не воровали.
«Экономика додавит»
Мне кажется, экономика додавит. И мне кажется, что Россия повторит судьбу СССР, только в более страшных сценариях, потому что у СССР были огромные, так называемые, мобилизационные запасы. На три года металла лежало. Всё. Нет уже никаких запасов. Тогда был народ немножко другой, энтузиазм был. Пусть наивнее был народ, но мне кажется, экономика — царица. Так нельзя, чтобы страна занималась только рентной экономикой. Ведь, говорят, 50% дохода, нашей прибыли, за счёт того, что Бог дал в земле недра. Выкачали — продали. Это рентный тип экономики.
Вот что интересно. Когда я учился в техникуме, там же сидят люди по двое детей, надо им корочку иметь, я же из-за интереса учился, преподователь говорит: «Вы знаете, я Вам так скажу, вся экономика держится на трёх китах: первая — производственный капитал, где что-то делается (станки, машины), финансовый и торговый. Одно без другого не может жить. Но всё-таки, чтобы чем-то торговать, надо произвести. То ли произвести станок, то ли какую-нибудь сеялку. Потом нужна торговля — это обязательно. А у нас сейчас, я же знаю по промышленности Краснодара, ведь, ничего нет. Всё развалили.
Так что, экономика додавит. Может быть 5 лет. Что-то происходит с нефтью, колебания… Нет-нет. Страна, которая не производит молотка, плоскогубцев, розетки… Всё китайское, мать их… Вот, это говно китайское — очки. Эта страна обречена. Вопрос: сколько? Чёрт его знает. Но как только начнутся трудности, чисто бытовые, вот, как СССР умирал, когда нечего было жрать, тогда станут люди сразу думать, возмущаться: «Долой Путина!», вот так. Я же в шутку сказал, что у меня рубеж дожить до 24-го года.