Вчера мы опубликовали расследование «Коммерсант из серого здания. Вторая служба ФСБ». Это материал про главу отдела защиты конституционного строя и борьбы с терроризмом краснодарского УФСБ Максима Шишкунова и его семью. Отцу чекиста принадлежит имущество, по нашим оценкам, на 130 миллионов рублей.
Когда мы готовили это расследование, мы поговорили с политологом Михаилом Саввой, преследованием которого десять лет назад занимался отдел Максима Шишкунова. «Протокол» публикует полную версию интервью с Михаилом Саввой.
В ФСБ есть «вторая служба». В ней есть отдел защиты конституционного строя. Что это такое?
Высшее руководство России постоянно заявляет о том, что политических заключённых у нас нет. Если у вас нет политических заключённых, то тогда почему у вас есть отдел по защите конституционного строя? Можно ловить преступников, которые убивают, грабят, которые совершают экономические преступления, если это действительно преступления. Но вот для такого отдела я вообще не вижу сферы деятельности в условиях демократии. В условиях тоталитарного режима или авторитарного, да, работа для них безусловно есть, и эта работа состоит в том, чтобы сохранить власть за теми, в чьи руки она когда-то попала. Вот именно этим и занимается отдел, о котором вы задали вопрос.
Почти каждый год в Краснодаре появляется новое политическое дело. Мы можем вспомнить ваше дело, дело Витишко-Газаряна, дело Беньяша и так далее. И все эти истории с провокациями, с обысками в Краснодаре — это тоже их компетенция? Это не может не согласовываться с ними, насколько я понимаю.
Да, безусловно. И на моём примере я могу сказать, что второе моё дело, которое официально вела не Федеральная служба безопасности, в отличие от первого, согласовывалось до мелочей с управлением ФСБ по Краснодарскому краю. Причём следователь полиции этого даже не скрывал то, что они проводят совещания, то, что он получает указания как необходимо действовать. Это говорит о том, что в правоохранительных, так называемых, органах России есть жёсткая вертикаль. Я бы назвал её биологическим термином — пищевая цепочка. Верхние уровни могут пожирать нижние уровни и, соответственно, командуют ими. Вот таким образом, управление ФСБ командует краевой полицией.
Насколько я помню, вы говорили, что Кубань — это так называемый испытательный полигон для отработки технологий подавления общественности, несогласных. То есть, именно этим вторая служба, насколько я понимаю, и занимается?
Да. И такая ситуация возникла накануне зимней олимпиады в Сочи, на мой взгляд, крайне не счастливого события для Краснодарского края. Потому что именно тогда для того, чтобы олимпиада прошла гладко, управлению ФСБ были даны огромные полномочия. Практически федеральный центр согласился закрывать глаза на любые их нарушения для того, чтобы они создали вот эту тишь и благодать во время олимпиады. Но затем эта практика закрепилась и, действительно, в Краснодарском крае отрабатываются те технологии, которые потом применяются в остальных регионах России.
Расскажите о своём деле. За что вас судили в Краснодаре, в каком преступлении обвиняли?
Преступления не было. Ни одного из преступлений, которые мне приписывают. А приписывалось мне нецелевое расходование средств краевого гранта. Администрация края выделила деньги на социальный проект. Организация, в которой я тогда работал и которой уже не существует — «Южный региональный ресурсный центр», выполнила этот проект, потратила все деньги по назначению, но следователи заявили, что на этот проект мы потратили другие деньги, а вот те деньги, которые пришли, мы потратили на что-то иное. Это просто был какой-то безумный абсурд, о котором серьёзно, без усмешки, даже невозможно рассказывать.
А второй уголовный эпизод в этом же деле был связан с тем, что я якобы получил деньги за лекции, которые не прочитал. При этом эти лекции не были моими, их не было у меня в расписании, там стояла фамилия другого преподавателя. Моя подпись в учебном плане была просто подделана, что было доказано потом экспертом-почерковедом. Это было уголовное дело, которое прикрывало другие планы управления ФСБ, а именно — взять меня по этому поводу, другого не было у них, и затем заставить признаться в том, что я являюсь шпионом, наверное, американским, они предполагали. Когда они не нашли подтверждений того, что я шпион, поскольку шпионом я не был, им пришлось включить, что называется «задний ход». Я получил условный срок и через несколько месяцев эмигрировал, потому что управление ФСБ было очень обиженно, я вышел на свободу, но я не прекратил правозащитную деятельность, я не прекратил свою политическую активность, такого они не прощают.
Я помню, что вы эмигрировали после того, как вызывали вас на допросы уже в ФСБ…
Это было уже второе дело, которое было возбуждено не в отношении меня. Очевидно стало после первых двух допросов, что мне предъявят обвинение. Поскольку у меня условный срок, то это опять неминуемо следственный изолятор, опять реальный срок. Управление ФСБ всё-таки хотело добиться своего, но в рамках второго дела, уже чужими руками. Руками краевой полиции. Я не стал дожидаться, я ушёл за границу.
Почему именно «ЮРРЦ» стал целью для ФСБ?
Да, действительно, он был целью. Я имею в виду, организация была целью и мне об этом абсолютно откровенно говорили в следственном изоляторе во время допросов. Дело в том, что это был ресурсный центр для организаций гражданского общества. Он обучал инициативе, свободе, подготовке и выполнению социальных проектов. То есть он создавал гражданское общество в России, а гражданское общество — это угроза для власти. Именно поэтому оно и выкорчёвывается. Опять же, мне абсолютно откровенно отвечали на мой вопрос: «Вы что, считаете любое общество собаководов врагами режима?», они мне говорили: «Ну, не враги, но угроза. Потому что сегодня они собачками занимаются, но они же организованы, структурированы. Завтра они также вместе выйдут на баррикады, если будет нужно. А это уже угроза для власти». То есть, был нанесён удар по организации, которая действительно очень много сделала для развития гражданского общества. По сути это было ударом по гражданскому обществу в целом.
Какова роль «второй службы» в вашем деле? Наверное, немножко поподробнее.
Это дело, моё дело, они, собственно, и инициировали. И на моих допросах, часть этих допросов была такими коллегиальными, в них участвовал начальник следственного отдела, представитель вот этой самой «второй службы». Само участие представителя этой службы, активное участие, говорило об их глубокой заинтересованности. Они это затеяли, и они, безусловно, хотели получить от меня признание. Признание они не получили и, в результате, как я уже говорил, экстренно были вынуждены меня освободить. Почему так произошло? Почему, собственно, были вынуждены освободить? Федеральными службами безопасности ни одно уголовное дело на региональном уровне не возбуждается без согласия Москвы, без согласия центрального аппарата. Но вот формы такого одобрения бывают разные. В моём случае, как я понимаю, им сказали: «Ну, раз вы считаете, то давайте, но на вашу ответственность». И когда в результате очень активной международной кампании поддержки выяснилось, что сделать из меня шпиона не получается, фактов нет, а вот ущерб уже нанесён репутационный очень большой, как я понимаю, Москва была вынуждена сказать прекратить.
Был очень интересный эпизод: окна следственного изолятора, где я был, прямо вот в 20-ти метрах от окон следственного отдела управления ФСБ. Наше пятое СИЗО — это бывшая внутренняя тюрьма управления КГБ, то есть прямо внутри комплекса зданий управления ФСБ в центре Краснодара. И вот, как-то очень поздно ночью мы с сокамерником проснулись от того, что в окнах напротив горел свет. Ну там… часов не положено в СИЗО, но это было примерно три часа ночи. Все окна были освещены, то есть они работали. На следующее утро охрана СИЗО пришла в парадной форме, чего никогда не водилось за ними. Понятно, что на наши вопросы «А что случилось-то?», они не отвечали. Позже я узнал, что приехала комиссия из Москвы, которая в том числе смотрела материалы моего дела. Им было важно понять, почему их региональные подопечные так грубо прокололись со мной. После этого последовало экстренное заседание президиума краевого суда, который три раза не находил никаких оснований для того, чтобы отпустить меня на домашний арест, а в этот раз вдруг срочно нашёл. Ну понятно, что решения в России принимаются не судьями. В данном случае, это была команда, просто потому что ущерба от меня было намного больше, чем орденов, которые они хотели за меня получить и с которыми не сложилось.
Долгое время «вторая служба» считалась наиболее эффективной частью ФСБ. В какой-то момент у них всё пошло не по плану, по всей видимости. И вот сейчас нам удалось найти какую-то связь, какую-то недвижимость, которую оформляет глава этого отдела в Краснодаре, Краснодарском крае и Адыгее, на своего отца и других своих родственников. Он же откуда-то получает эти деньги, и скорее всего, официально зарплата у него не очень большая. Соответственно, он скорее всего, занимается крышеванием какого-то бизнеса, закрывает глаза на какие-то инициативы в стиле «Можешь построить, я не обращу внимания, дай мне денег». Насколько этот коммерческий интерес внутри ФСБ и, в данном случае второй службы, адекватен и насколько это разлагает на ваш взгляд силовые структуры сейчас?
Не могу сказать именно об этой службе и их коммерческих интересах, но, безусловно, ФСБ глубоко коммерциализированная структура. Очень глубоко. Очень много из того, что там делается, делается в расчёте на конкретную денежную выгоду конкретным лицам. Я уже не говорю о бизнесе, который оформляется на родственников. Это уже фактически легальная, повсеместная практика. Но очень часто это открытая коррупция, и всегда эти люди, когда приходит время уходить в отставку, перемещаются в бизнес-структуры. Это такой механизм внедрения для того, чтобы обеспечивать контроль за бизнесом, особенно за крупным бизнесом, и это чрезвычайно опасно. Это опасно для самой службы, которая, как следует из её названия, должна охранять государство, должна обеспечивать безопасность страны, она неэффективна в этом плане, но и это ещё более не безопасно для людей, которые попадают в поле зрения этой службы.
Вопрос по поводу злополучного Керченского моста. Почему вы считаете, что это провокация со стороны ФСБ?
Я уверен, что это сделали не власти Украины, президент Украины Зеленский сразу же отреагировал на этот взрыв словами: «Мы этого не заказывали». И, в действительности, это было бы просто огромной фантастической глупостью со стороны украинских генералов, а как показывает эта война, они глупостью не отличаются, это не их характеристика точно. Поэтому хвост этого взрыва, безусловно, ведёт в Россию. Кто именно это организовал, сказать трудно. Я не знаю, это были российские спецслужбы или российские армейские, но это было сделано представителями российских, так называемых, правоохранительных органов или военными.
А зачем? Чтобы объяснить или донести условному Путину или каким-нибудь командующим войсками о том, что необходимо более жёстко продвигаться в этой войне или… для чего это делалось?
Есть несколько причин и все они работают на версию российского следа. Во-первых, это такая скрепа: «Вот, посмотрите, россияне, они совершили террористический акт». Безусловно, люди объединяются, потому что «Ну, по нам ударили. Мы должны ответить». Второй эффект — это развязало руки для начала террора украинской энергетической системы и не только энергетической системы, а в принципе гражданской инфраструктуры. Её и до этого уничтожали, я занимаюсь документированием военных преступлений в Украине, но её уничтожали в ходе контактных боёв, когда стреляют грады, они накрывали в том числе линии электропередач, они накрывали школы, больницы. Но после этого теракта на мосту начались целенаправленные ракетные удары с территории России именно по объектам гражданской инфраструктуры. Так что это российский след. Как говорили ещё древние римляне: «Ищи кому выгодно». В данном случае абсолютно понятно, кому это было выгодно.
У меня заключительный вопрос. Каков запас прочности у этой системы? Как долго всё это может просуществовать? Уже без привязки, наверное, к ФСБ, но во многом с привязкой к войне. То есть, как долго это может продолжаться, на ваш взгляд, то, что происходит в России?
Режим, который был создан за 20 лет в России — это имитационный режим. У него нет потенциала создавать что-то настоящее. Ну, танковая броня на российских танках в Украине часто оказывается картонными коробками из-под яиц. То есть, танковой брони и не было, а в эти чехлы просто засунули коробки из-под яиц. Российские спутники не взлетают или очень быстро падают. Это имитационная система, и раз она такая, то нет сфер, которые были бы свободны от имитации. Защита безопасности России — это тоже очень во многом имитация. У таких режимов есть одна особенность — они могут выглядеть прочными, но они очень быстро падают. Они складываются, вот буквально, как панельные многоэтажки при взрыве. Когда это случится, я не могу сказать, но по моему субъективному ощущению времени у режима осталось не очень много.