Корреспондент «Протокола» Полина Улановская написала колонку о трудностях, с которыми ей пришлось столкнуться в январе 2021 года, о своих взглядах и давлении со стороны государства.
Всем привет! Меня зовут Полина Улановская и кто-то из читающих этот текст слышал о том, что я занимаюсь журналистикой в Краснодаре. Многие новости, которые вы читаете в «Протоколе», написаны мной. Будем знакомы.
В этом тексте речь пойдет об истории, которая берет начало в январе 2021 года. Тогда меня обвинили в организации митингов сторонников Навального. Но обо всем по порядку.
Январь, журфак и кот
В январе прошлого года я училась в Крымском федеральном университете им. Вернадского на факультете журналистики. Сдавала первую в своей жизни сессию. И болела – накануне меня укусил кот, что благодаря череде биологических реакций вызвало некроз мышечных тканей.
Нельзя сказать, что я когда-то была совсем здоровой, у меня много хронический болезней. Два заболевания будут фигурировать в этой истории, поэтому скажу о них сразу – эпилепсия и бронхиальная астма. Но укус кота значительно усложнил мне жизнь, потому что на протяжении нескольких недель обязательным элементом рутины стало посещение детской городской поликлиники №1.
История разворачивалась в мои семнадцать лет. К тому моменту я уже несколько лет увлекалась политикой и даже посещала семинары, проводимые Советом Федерации и МИД России в Ялте и Страсбурге. Признаюсь, начинала я по другую сторону баррикад. О причинах и поводах перехода в оппозицию (кстати, не к штабу Навального) речи здесь не пойдет. Но, если коротко – с возрастом на жизнь начинаешь смотреть по-другому. Это взросление, так бывает.
Учёба на журфаке мне нравилась. На занятиях нам часто говорили: «Нельзя принимать чью-либо сторону». В этом преподаватели правы – без объективности не бывает настоящей журналистики. Однако запретная тема у нас всё-таки была – Алексей Навальный. Интерес к этому политику и стал отправной точкой в истории.
Когда я хочу написать статью о несправедливости, а герой(иня) истории отказывает в комментарии, начинаю ужасно злиться. Знаю ведь, что огласка поможет. Но всегда ловлю себя на мысли о том, что год назад – в январе 2021 года – я поступила точно так же.
Год назад меня не было на мирном шествии. Команда штаба Навального не раз упоминала, что не зовёт несовершеннолетних. Зачем становиться примером развращенной оппозицией молодежью в местных СМИ? Действительно, к тому моменту у меня накопилось много недовольства решениями власти: от повышения пенсионного возраста до бюрократизации медицины и отсутствия льготных препаратов в аптеках. Но свою позицию я не выразила. Однако в организации митинга меня все равно обвинили! (Здесь должен быть мем о том, что деньги выводят в офшоры они, а иностранный агент всё равно ты).
29 января прошлого года я ехала в поликлинику на очередную перевязку ноги. Некроз, дренаж в ране, хирургические манипуляции. Вышла на остановке около полудня, успела пройти пару метров, и ко мне подошли со спины и задержали сотрудники уголовного розыска (во всяком случае, они так представились). Кто-то из участников истории наверняка это читает, передаю привет!
Эти люди были в темной одежде, на белой машине без опознавательных знаков. Полицейских в них выдавало только наличие удостоверения. Знаний о правозащите у меня не было, а потому пришлось поверить товарищам полицейским на слово и проехать с ними.
Астма, дружба с навальнистами и левые взгляды
«У меня началось сильное удушье. На фоне такого эмоционального потрясения развился приступ бронхиальной астмы, которая уже год была в ремиссии. Лекарств с собой, как назло, не оказалось, а полицейские даже не предложили помощь. Придя в себя, я попросила их посетить со мной врача, но они отказались. Так я оказалась у них в машине, а затем в отделе полиции на Октябрьской, 121», — так я описала telegram-каналу RUSSIANEXT свои ощущения от первого в жизни задержания. Это один из трёх каналов, которым я дала комментарий под натиском адвоката. А стоило кричать!
Год назад я шутила, что полицейским приглянулся мой желтый шарфик, поэтому и задержали. Возможно, что так и было. Мне и правда не удалось понять их намерений за пять часов «светской беседы».
В отделе полиции спрашивали о близкой дружбе с краснодарским протестом и финансировании от Алексея Навального. В ответ я просвещала оперативников чтением Энгельса и рассказами о продразверстке, рекомендовала историческую прозу к прочтению. Уж больно нравится мне изучать советскую эстетику, простите эту слабость. А без марксизма-ленинизма ту эпоху не понять.
Напомню, что в то время мне приходилось часто бывать в поликлинике, а потому под рукой всегда были книги. Очереди в бюджетных учреждениях вечны, как и желание закрыть план по раскрытым преступлениям. Не уверена, что мои ответы удовлетворили полицейских, но так в уголовном розыске узнали о том, что я придерживаюсь идей скандинавского социализма. Скорее всего от меня ждали явки и пароли, ответы о западных финансах и какой-нибудь секретный шифр. Не могу придумать других шпионских штучек.
Адвоката в ОВД не пустили, маму тоже долгое время сопротивлялись допускать. Утверждали, что на Октябрьской меня нет. Ошибка в том, что я не попросила зарегистрировать моё доставление в отделение. Таких знаний не дают в университете.
Допрашивать (опрашивать, беседовать, вставьте любой синоним) без законного представителя детей нельзя. Но кубанским стражам порядка всё можно. Поняв, что каши со мной не сварить, на помощь оперативникам была приглашена милая девушка-психолог из отдела по делам несовершеннолетних. Но и ей мне нечего было ответить. Каким тоном про деньги от Навального не спроси, если их не было, то и рассказа не получится.
В отделении я провела много времени, в конце концов дала объяснения без адвоката, но так и не смогла посетить хирурга. На самочувствии это отразилось.
Блокировка номера, обыск и эпилептический припадок
В истории часто фигурирует моя мама, но не подумайте, что она ярая нонконформистка. Скорее у неё нет выбора, такая уж дочь уродилась. Но она всегда на моей стороне, что удалось ощутить прошлой зимой.
31 января мне заблокировали номер телефона. Мы с мамой подали несколько заявлений с требованием разблокировки, но 1 февраля в офисе «МТС» нам сообщили, что существует «особое распоряжение службы безопасности», по которому он не может быть разблокирован.
В этот же день мою комнату в симферопольском общежитии обыскали (вероломно вломившись), о чем мне не смогли сообщить сотрудники университета и друзья – или не посчитали нужным. Во время обыска вещи перевернули вверх дном, но так ничего и не нашли. Ходят слухи, что искали экстремистские материалы, однако подтверждений этому нет. Основанием для визита полиции стали показания против меня близкой подруги.
Оказалось, что митинг в Симферополе тоже моих рук дело. Отсутствие «улик» нисколько не удивило – протестных акций в Крыму я не организовывала. На всякий случай пропишу, что и в Краснодаре тоже. Немного спойлеров: скоро правоохранители это выяснят.
Какое-то время после пережитых событий я находилась в отделении неврологии. У меня случился эпилептический припадок из-за нервного перенапряжения. Тогда многие люди поддерживали меня в комментариях, писали в социальных сетях и предлагали помощь. Я благодарна каждому из тех, кто так или иначе выразил солидарность.
«Сейчас сложно предположить, чем закончится мое «дело». С адвокатом мы подготовили заявления в прокуратуру, Управление собственной безопасности ГУ МВД и Следственный комитет. О том, как будут развиваться события, мы сообщим в социальных сетях», — рассказала СМИ семнадцатилетняя я.
Уголовное дело, отчисление и небольшая историческая справка
После этого мне пришел ответ из ГУ МВД по городу Краснодару – в возбуждении уголовного дела было отказано. Хочу обратить внимание на то, что организация несогласованной акции является административным правонарушением по законодательству РФ – это статья 20.2 КоАП. Откуда взялось уголовное дело – загадка, на которую, по правде говоря, я не хочу знать ответа.
1 марта, сразу после своего дня рождения, я вернулась в университет. Где, конечно, знали о событиях последних месяцев, а потому по приезде меня пригласили в деканат.
Хочу сделать небольшое отступление в историю и рассказать о таком понятии как «университетский суд». Речь пойдет о побочном явлении реформ образования при Александре II. В то время образование стало весьма либеральным, однако свободы студентам это не добавило – автономия университетов и возможность принятия решений ректором и деканом без согласования с «высшими чинами» лишь зажала мыслящую молодежь в тиски.
«Суд этот обязывал студента явиться по первой повестке под опасением ареста в первый раз и исключения во второй. Здесь не принимается во внимание даже болезнь. А о бедности этим крезам на народные деньги и дела мало заботиться», — писал корреспондент в газете «Колокол», первой революционной газете в России. Издавали её публицисты-революционеры Герцен и Огарёв, находясь в эмиграции. Но на этом хватит интересных фактов.
Лирическое отступление здесь к тому, что в КФУ им. Вернадского устроили самый настоящий «университетский суд». Когда стражи порядка потеряли ко мне видимый интерес, внимание обратил университет.
Было всё: и судья (декан), и сторона обвинения (заведующая кафедрой), и свидетель обвинения (подруга, давшая показания против меня). Защитой выступила мама. Несложно догадаться, кого обвиняли. Меня склоняли к тому, чтобы забрать документы из вуза. Недвусмысленны были и намеки о том, что учеба станет непростой (возможно, невыносимой).
История с неоправданными ожиданиями повторилась – что в полиции, что в университете, я продолжила «гнуть свою линию». Через моральное давление, утренние визиты сотрудников вуза в общежитие и «профилактические» встречи с МВД.
Администрации университета не за что было меня отчислить. Можно сказать, что «победа» в «зале суда» осталась за мной. Спустя полгода я закрыла сессию и перевелась в другое учебное заведение, которое даёт больше свободы студентам. Начала писать тексты для независимых СМИ и сотрудничать с интересными проектами.
Приближается годовщина со дня моего первого задержания, за ней последуют болезненные воспоминания об обыске и попытках отчисления. Но у этой зимы есть важное отличие: я больше не боюсь.
Для лаконичного завершения текста украду фразу у политика, с которого началась эта история – я не боюсь, и вы не бойтесь. Спасибо, что прочли материал до конца, теперь вы знаете, как прошли новогодние каникулы у несогласной с режимом студентки. А что насчет ваших?